![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
gabblgobРазбирая это стихотворение, наверное, можно было бы написать не одну большую статью, однако, не имея желания этого делать, выделю только несколько тезисов.
1) Наивность этого стихотворения - связанна с наивностью времени, когда господствующей была парадигма "КОНЦА ИСТОРИИ". У нас при словах «Конец истории» обычно в сознание взбулькивает Фукуяма. Однако упомянутый автор не был не только монополистом, но и автором идеи. Идея эта взрастает весь двадцатый век от Шпенглера до неомарксистов. В 90-х же годах прошлого века, с падением Советской империи, окончанием противостояния между НАТО и Варшавским блоком, идея «конца истории» входила в дух времени, общую интеллектуальную атмосферу эпохи. Казалось, что западная модель потерпела окончательную победу… и теперь всем отстающим надо только догонять этот образ жизни, «где всюду лифчики и законность».
«…казалось, что вечный спор Запада и Востока если и не завершился совсем в пользу Запада, то хотя бы не возродится при нашей жизни. Мир, охваченный сетью Мак-Дональдсов, видел глобальное шествие "кока-колонзации" и был убаюкан сладкими песнями Френсиса Фукуямы, вещавшего о конце истории, всеобщей модернизации, демократизации, либерализации, об окончательной победе западной цивилизации, о финальной ленточке демократии, которую уже задели индустриально-развитые государства. А остальные? Догоняют! Вестернизация застигнет и их. Наиболее правильные из них уже бегут в сторону современного общества, а чтобы не мешали устаревшие национальные одежды, спешно сменяют их на цивильные шмотки.
Но сладкий туман рассеялся. Принцеса Диана разбилась вместе со своим арабским бойфрендом в парижском туннеле, поставив символическую точку в истории взаимной любви Запада и Востока. История вернулась с каникул…» Еврейский Запад и еврейский Восток
2) На русском языке, на языке русской поэзии идею «конца истории» лучше всего отразил Бродский, потому, что был к этому лучше всего подготовлен. Правда, отразил он это не совсем в фукуямовском ракурсе, а по-своему, как «прекращение, исчерпание Времени». Мотив остановившегося времени или спресованности, сжатия времени, (времени не физического, но исторического), мотив «одновременности» разных эпох – содержится уже в ранней поэме «Шествие» (1961) двадцатилетнего Бродского.
Горюй, горюй, сквозь наши времена Плывут и проплывают имена Других людей, которых нам не знать, Которым суждено нас обогнать.
3) В 90-х Бродский стал главным выразителем идеи «конца истории» на русском языке. В последних стихотворениях Бродского мотив «Fin de sie`cle» — «Конец века» становится доминирующим в миросозерцании поэта.
Мир больше не тот, что был
прежде, когда в нем царили страх, абажур, фокстрот, кушетка и комбинация, соль острот. Кто думал, что их сотрет,
как резинкой с бумаги усилья карандаша, время? Никто, ни одна душа. Однако время, шурша,
сделало именно это. Поди его упрекни. Теперь повсюду антенны, подростки, пни..
5) Конец цивилизационного соревнования – это приведение к общему знаменателю. В поэтической установке и рефлексии Бродского в согласии с постмодернизмом есть понимание, что «разрушение старого уже состоялось само собой, под действием времени, и на долю современной культуры осталась вторичная утилизация обломков».
Конец истории – не дает скидки на возможноссть цивилизационной уникальности, зависимой от географического положения.
Поэтому и «жестоковыйные горные племена», живущие по законам архаической жестокости, согласно Бродскому ведут переговоры не о мире, а именно о приобщение к благам потребительской цивилизации современного Запада. И им пора.
Лев Лосев отмечал, что «Два стихотворения Бродского об афганской войне отражают не сентиментальный, но и не циничный взгляд на этот затяжной кровопролитный конфликт. Основное эмоциональное содержание обоих текстов – отвращение». Но если в первом стихотворение – отвратительна агрессия «империи зла», представленной как тупая, противоестественная, то есть чуждая самой природе, механическая сила, то во втором – это дети гор, которые отстали от цивилизации.
6) Бродский не романтик, он противоположен романтизму, который противопоставлял идеализированную естественную природную жизнь цивилизованному существованию. Он не видит ничего хорошего в жизни людей, которые не пользуются удобствами цивилизованной жизни и не придерживаются ее стандартов. Он не поддерживает дружного плача по утрате цивилизаций американских индейцев с их своеобразием. По его мнению и дикари должны встать на путь цивилизации и прогресса. Конечно, желательно мирно. Но если нет, то «все-таки лучше» ужасные сами по себе «сифилис и единороги Кортнеса» чем человеческие жертвоприношения приносимые богу солнца. (см. две парадигмы: цивилизационная и экологическая)
7) В мире Бродского ландшафтные и этнографические своеобразия и прочая дикость – они хороши только как часть индустрии туризма.
И вообще, ибрагимы, горы - от Арарата до Эвереста - есть пища фотоаппарата, и для снежного пика, включая синий воздух, лучшее место - в витринах авиалиний.
Вновь процитрую Лосева: «Эти два стихотворения можно рассматривать как некий «афганский диптих», но самым существенным, с точки зрения политической философии Бродского, здесь является то, что он не ставит знака равенства между тремя вовлеченными в афганский сюжет цивилизациями – примитивно-исламской, советской и современной западной. Ни одна из них не имеет в его глазах морального приоритета, каждая является носительницей зла, но в мрачноватом или, если угодно, реалистическом политическом универсуме Бродского виды зла различаются по степеням, почти как в Дантовом «Аде».
Западный мир отвратительно вульгарен, но там все-таки «лучше, чем там, где владыка – конус / и погладить нечего, кроме шейки / приклада». Еще ближе к центру абсолютного зла – тоталитарный коммунизм, характеристика которого явно перекликается с девятым кругом ада у Данте, где самые страшные грешники вморожены в лед. У Бродского: «Новое оледененье – оледененье рабства / наползает на глобус».Уже в своем первом напечатанном в США эссе 1972 года Бродский писал: «Жизнь – так, как она есть, не борьба между Плохим и Хорошим, но между Плохим и Ужасным. И человеческий выбор на сегодняшний день лежит не между Добром и Злом, а скорее между Злом и Ужасом. Человеческая задача сегодня сводится к тому, чтобы остаться добрым в царстве Зла, а не стать самому его, Зла, носителем».
9) Отношение Бродского к Исламу – это отдельная и очень интересная тема, которую как-нибудь надо будет описать. Бродский еще очень молодым (например, в ««Речи о пролитом молоке») ленинградским поэтом выяснил для себя и отразил в своих стихах родство Ислама с марксизмом, как мега-учения которые отдают предпочтение коллективу над индивидуумом, предлагают схемы, дающие исчерпывающее объяснение всего на свете, и ставящие перед собой задачи покорения мира.
Тьфу-тьфу, мы выросли не в Исламе, хватит трепаться о пополаме.
10) Что западный мир предлагает взамен племенному существованию, родовому строю Ислама или советскому коллективизму? Существование индивидуальное:
…в тоже многоэтажных, полных огня столицах, где можно сесть в мерседес и на ровном месте забыть мгновенно о кровной мести и где прозрачная вещь, с бедра сползающая, и есть чадра.
В пьесе Бродского «Демократия», где действие происходит в откалывающейся от распадающегося СССР республик, одна из героинь (Матильда) говорит: «Когда кончается история, начинается зоология. У нас уже демократия, а я еще молода. Следовательно, мое будущее – природа. Точней – джунгли. В джунглях выживает либо сильнейший, либо – с лучшей мимикрией. Леопард – идеальная комбинация того и другого»