![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
gabblgobОригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
geliy в О русском
С русскими случаются чудеса. Русский не знает, полетим ли мы через пару лет на марс, или вновь введут таллоны на крупу. Во всем виновата их непостижимая в своих размерах родина. Косвенно это подтверждается тем, что русские, выехавшие из русской земли, уже во втором поколении перестают быть русскими. Очевидно, что русскость не относится только к русским по крови. Например, я знаю одного немца, глубокого старика. Он воевал с русскими под Сталинградом, попал в плен, потом выжил (уцелевших в плену после того котла было не так уж много), и смог вернуться в Западную Германию. C тех пор, подвыпив шнапса, дедушка горланит варварские песни на незнакомом родственникам языке, и что-то кричит, повернувшись на восток. Он явно заразился русскостью.
Мне кажется, я понимаю, в чем дело. Вот, скажем, у тех же немцев страна - эток как бы возделанный огород, в котором известен каждый кустик, все упорядочено. Ни один русский не знает пределов своего огорода. Он знает, что там, за болотом - лесок, за ним поле, а там, дальше, - говорят, - озеро, а там... Пространства для русского так много, что он плохо понимает его размеры. Эта неосязаемость родины делает ее отчасти мифологичной, китежной. Мало кто из русских бывал на противоположных концах своей страны, а те, кто бывал, выглядят в глазах соотечественников прикоснувшимися к чему-то запредельному, - это вам не в Таиланд съездить. Отсюда душевнаая неупорядоченность. Русский ходит по золоту, но смотрит на звезды: где-то там конец его родины. Когда русский забывает про звезды, и полностью прилепляется к земному, он перестает быть русским, но не становится немцем. Он теряет дальний конец своей родины, который вечно маячит где-то в районе полярной звезды, и теряет родину, не обретая новой. Он не может объять земное: его слишком много, даже для бездонных размеров его души. Поэтому таким людям лучше конечно выезжать, чтобы органично вписаться в бюргерский ландшафт.
Когда русскому тяжело, он по-настоящему оживает, радуется, и входит во вкус жизни, становится социально активным, осмысливает себя как субъект общества. Когда все более-менее хорошо, это вгоняет русского в неимоверную депрессию, и он пытается объяснить, что должно быть еще лучше. Эту душевную тоску хорошо притупляет водка. Тут водка в терапевтическом своем действии напоминает Церковь. Она тревожного успокаивает, напуганного возвеличивает, бедного обогащает. Но на этом сходство заканчивается. Если Церковь после этого говорит: ну, пора бы и лопату купить, чтобы начать копать заросший бурьяном огород, то водка глаголет: слушай, да все равно все не вспашешь. Давай накатим лучше.
Церковь заставляет человека быть субъектом даже в самые хорошие времена. Поэтому русские за рубежом, оставшиеся при Церкви, не перестают быть русскими. Церковь примиряет русского с неизмеримым пространством его души, как и с пространством его родины.
Русские очень любят слышать подобные слова, но, из-за врожденной скомности предоставляют эту трибуну иностранцам. Пусть этот текст станет исключением. Разумеется, подтверждающим правило.
geliy в О русскомС русскими случаются чудеса. Русский не знает, полетим ли мы через пару лет на марс, или вновь введут таллоны на крупу. Во всем виновата их непостижимая в своих размерах родина. Косвенно это подтверждается тем, что русские, выехавшие из русской земли, уже во втором поколении перестают быть русскими. Очевидно, что русскость не относится только к русским по крови. Например, я знаю одного немца, глубокого старика. Он воевал с русскими под Сталинградом, попал в плен, потом выжил (уцелевших в плену после того котла было не так уж много), и смог вернуться в Западную Германию. C тех пор, подвыпив шнапса, дедушка горланит варварские песни на незнакомом родственникам языке, и что-то кричит, повернувшись на восток. Он явно заразился русскостью.
Мне кажется, я понимаю, в чем дело. Вот, скажем, у тех же немцев страна - эток как бы возделанный огород, в котором известен каждый кустик, все упорядочено. Ни один русский не знает пределов своего огорода. Он знает, что там, за болотом - лесок, за ним поле, а там, дальше, - говорят, - озеро, а там... Пространства для русского так много, что он плохо понимает его размеры. Эта неосязаемость родины делает ее отчасти мифологичной, китежной. Мало кто из русских бывал на противоположных концах своей страны, а те, кто бывал, выглядят в глазах соотечественников прикоснувшимися к чему-то запредельному, - это вам не в Таиланд съездить. Отсюда душевнаая неупорядоченность. Русский ходит по золоту, но смотрит на звезды: где-то там конец его родины. Когда русский забывает про звезды, и полностью прилепляется к земному, он перестает быть русским, но не становится немцем. Он теряет дальний конец своей родины, который вечно маячит где-то в районе полярной звезды, и теряет родину, не обретая новой. Он не может объять земное: его слишком много, даже для бездонных размеров его души. Поэтому таким людям лучше конечно выезжать, чтобы органично вписаться в бюргерский ландшафт.
Когда русскому тяжело, он по-настоящему оживает, радуется, и входит во вкус жизни, становится социально активным, осмысливает себя как субъект общества. Когда все более-менее хорошо, это вгоняет русского в неимоверную депрессию, и он пытается объяснить, что должно быть еще лучше. Эту душевную тоску хорошо притупляет водка. Тут водка в терапевтическом своем действии напоминает Церковь. Она тревожного успокаивает, напуганного возвеличивает, бедного обогащает. Но на этом сходство заканчивается. Если Церковь после этого говорит: ну, пора бы и лопату купить, чтобы начать копать заросший бурьяном огород, то водка глаголет: слушай, да все равно все не вспашешь. Давай накатим лучше.
Церковь заставляет человека быть субъектом даже в самые хорошие времена. Поэтому русские за рубежом, оставшиеся при Церкви, не перестают быть русскими. Церковь примиряет русского с неизмеримым пространством его души, как и с пространством его родины.
Русские очень любят слышать подобные слова, но, из-за врожденной скомности предоставляют эту трибуну иностранцам. Пусть этот текст станет исключением. Разумеется, подтверждающим правило.