![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
gabblgobВскоре после начала курса компьютерной безграмотности, где я некоторое время подвизался в качестве преподавателя, Ведомство по трудоустройству прислало нам нового ученика. Позже стало ясно, что это был акт отчаяния со стороны чиновника, вынужденного заниматься судьбой этого незаурядного человека.
Джонни — так он попросил себя называть (имя, данное ему при рождении, правильно произнести никому не удавалось и после дюжины попыток, хотя все очень старались) — оказался улыбчивым, жизнерадостным уроженцем Ганы под два метра ростом, с голосом, способным обрушить парочку Иерихонских стен. Поэтому Джонни всё время разговаривал полушёпотом.
Жизненный путь Джонни складывался весьма извилисто. В Германию он попал около 15 лет назад в качестве футбольного игрока одного из немецких земельных клубов. Какое-то время всё было нормально, но несколько лет спустя Джонни пришлось покинуть команду из-за какой-то травмы. Я, грешным делом, полагал, что для таких случаев предусмотрены страховки, — скорее всего, Джонни элементарно надули и просто выкинули, будто мусор. Какое-то время помыкавшись, Джонни пристроился рабочим на конвейер автомобильного завода, где отпахал 3 (три) года, после чего попал на «безработицу» и теперь вот — объявился на нашем курсе.
В результате несложной проверки выяснилось, что Джонни не умеет толком ни читать, ни писать по-немецки (впрочем, по-английски тоже). Это, мягко говоря, серьёзно ограничивало его возможности усвоить преподаваемый мною курс.
— Оставь его в покое, — грустно сказал шеф, поднимая на меня взгляд человека, жестоко измученного нарзаном. — Пускай в «Солитёр» играет. Этому-то его можно научить?!
— Попробую, — проворчал я, хотя перспектива меня не радовала.
У Джонни были проблемы не только с чтением: ручищи африканца никак не могли приспособиться к мелкой моторике операций с мышью и клавиатурой. Но главная беда заключалась не в этом.
Дело в том, что Джонни обладал весьма сильным собственным запахом. Т. е. «запах» в данном случае — это такой эвфемизм. Проще говоря, Джонни смердел. При этом он вовсе не выглядел — да и не был — грязнулей или неряхой. Но амбре, распространяемое им, валило с ног не хуже апперкота. Примерно через два часа пребывания Джонни в кабинете, где проходили занятия, помещение площадью примерно 60 кв. м пропитывалось его специфическим сырно-мускусным духом так, что народ начинал настороженно принюхиваться. Лично у меня рядом с Джонни глаза начинали слезиться уже через пару минут.
Где-то на третий день публика начала роптать. Ученики, среди которых было всего двое белых — они, кстати, своими впечатлениями делиться не спешили — по очереди подходили ко мне в перерывах, и, со скрежетом вращая глазами в сторону Джонни, театральным шёпотом спрашивали, что я собираюсь делать. Всё, что я мог им предложить — «обратитесь к руководству».
Ещё день ушёл на сколачивание депутации. Выслушав разгневанных граждан, шеф решил провести следственный эксперимент. На следующем занятии он усадил рядом с Джонни... свою жену-немку. Её хватило ровно на четверть часа, после чего бедняжка вылетела из зала, как наскипидаренная.
Шеф пригласил Джонни на беседу. О чём они там тёрли, я не знаю — через полчаса из кабинета вышел улыбающийся Джонни, а следом за ним, пошатываясь и утираясь огромным клетчатым носовым платком — шеф. Глаза у шефа были красные налитые слезами.
Ситуация сложилась совершенно идиотская. С одной стороны, Джонни не виноват, с другой — все мы виноваты ещё меньше. Как думаете, кому пришлось разруливать эту партию? Правильно думаете. Но это было потом — сначала высказалось начальство:
— Пусть приходит, отмечается и валит на все четыре стороны, — решительно рубанул воздух ладонью шеф.
— Первая же проверка сделает нам вырванные годы, — отпарировал я. — Кстати, тебе первому, хотя и я могу пострадать: если у тебя отберут «мандат», мне тоже придётся несладко.
— Но мы же не можем его отчислить… за запах! — жена шефа громко высморкалась в бумажный платок. — Но это ужасно! Мои ученики тоже шепчутся! (Она преподавала немецкий в соседнем кабинете.)
— Джонни нужно к эндокринологу, — сжалился я. — Не уверен, что это полностью решит проблему, но попробовать стоит. Но учтите, я с ним не пойду. Пускай отправляется один из вас. Можете жеребьёвку устроить.
Шеф с женой таращились на меня минуты две, прежде чем сообразили — речь о медицинской помощи для Джонни.
— Я схожу, — заявил шеф. — А толк будет?
Толк был. Джонни назначили какие-то таблетки, и спустя месяц рядом с ним уже можно было через раз дышать. А вчера я увидел его в центре города с какой-то дамой эбеново-шоколадного оттенка и приятной во всех отношениях полноты. Собственно, в связи с этим и родился сей memoire.
Надеюсь, таблетки он продолжает принимать регулярно, потому что… Но это уже другая история.
Джонни — так он попросил себя называть (имя, данное ему при рождении, правильно произнести никому не удавалось и после дюжины попыток, хотя все очень старались) — оказался улыбчивым, жизнерадостным уроженцем Ганы под два метра ростом, с голосом, способным обрушить парочку Иерихонских стен. Поэтому Джонни всё время разговаривал полушёпотом.
Жизненный путь Джонни складывался весьма извилисто. В Германию он попал около 15 лет назад в качестве футбольного игрока одного из немецких земельных клубов. Какое-то время всё было нормально, но несколько лет спустя Джонни пришлось покинуть команду из-за какой-то травмы. Я, грешным делом, полагал, что для таких случаев предусмотрены страховки, — скорее всего, Джонни элементарно надули и просто выкинули, будто мусор. Какое-то время помыкавшись, Джонни пристроился рабочим на конвейер автомобильного завода, где отпахал 3 (три) года, после чего попал на «безработицу» и теперь вот — объявился на нашем курсе.
В результате несложной проверки выяснилось, что Джонни не умеет толком ни читать, ни писать по-немецки (впрочем, по-английски тоже). Это, мягко говоря, серьёзно ограничивало его возможности усвоить преподаваемый мною курс.
— Оставь его в покое, — грустно сказал шеф, поднимая на меня взгляд человека, жестоко измученного нарзаном. — Пускай в «Солитёр» играет. Этому-то его можно научить?!
— Попробую, — проворчал я, хотя перспектива меня не радовала.
У Джонни были проблемы не только с чтением: ручищи африканца никак не могли приспособиться к мелкой моторике операций с мышью и клавиатурой. Но главная беда заключалась не в этом.
Дело в том, что Джонни обладал весьма сильным собственным запахом. Т. е. «запах» в данном случае — это такой эвфемизм. Проще говоря, Джонни смердел. При этом он вовсе не выглядел — да и не был — грязнулей или неряхой. Но амбре, распространяемое им, валило с ног не хуже апперкота. Примерно через два часа пребывания Джонни в кабинете, где проходили занятия, помещение площадью примерно 60 кв. м пропитывалось его специфическим сырно-мускусным духом так, что народ начинал настороженно принюхиваться. Лично у меня рядом с Джонни глаза начинали слезиться уже через пару минут.
Где-то на третий день публика начала роптать. Ученики, среди которых было всего двое белых — они, кстати, своими впечатлениями делиться не спешили — по очереди подходили ко мне в перерывах, и, со скрежетом вращая глазами в сторону Джонни, театральным шёпотом спрашивали, что я собираюсь делать. Всё, что я мог им предложить — «обратитесь к руководству».
Ещё день ушёл на сколачивание депутации. Выслушав разгневанных граждан, шеф решил провести следственный эксперимент. На следующем занятии он усадил рядом с Джонни... свою жену-немку. Её хватило ровно на четверть часа, после чего бедняжка вылетела из зала, как наскипидаренная.
Шеф пригласил Джонни на беседу. О чём они там тёрли, я не знаю — через полчаса из кабинета вышел улыбающийся Джонни, а следом за ним, пошатываясь и утираясь огромным клетчатым носовым платком — шеф. Глаза у шефа были красные налитые слезами.
Ситуация сложилась совершенно идиотская. С одной стороны, Джонни не виноват, с другой — все мы виноваты ещё меньше. Как думаете, кому пришлось разруливать эту партию? Правильно думаете. Но это было потом — сначала высказалось начальство:
— Пусть приходит, отмечается и валит на все четыре стороны, — решительно рубанул воздух ладонью шеф.
— Первая же проверка сделает нам вырванные годы, — отпарировал я. — Кстати, тебе первому, хотя и я могу пострадать: если у тебя отберут «мандат», мне тоже придётся несладко.
— Но мы же не можем его отчислить… за запах! — жена шефа громко высморкалась в бумажный платок. — Но это ужасно! Мои ученики тоже шепчутся! (Она преподавала немецкий в соседнем кабинете.)
— Джонни нужно к эндокринологу, — сжалился я. — Не уверен, что это полностью решит проблему, но попробовать стоит. Но учтите, я с ним не пойду. Пускай отправляется один из вас. Можете жеребьёвку устроить.
Шеф с женой таращились на меня минуты две, прежде чем сообразили — речь о медицинской помощи для Джонни.
— Я схожу, — заявил шеф. — А толк будет?
Толк был. Джонни назначили какие-то таблетки, и спустя месяц рядом с ним уже можно было через раз дышать. А вчера я увидел его в центре города с какой-то дамой эбеново-шоколадного оттенка и приятной во всех отношениях полноты. Собственно, в связи с этим и родился сей memoire.
Надеюсь, таблетки он продолжает принимать регулярно, потому что… Но это уже другая история.